🦋 Меня сейчас опять начнут обвинять в русофобии и прочих смертных эмигрантских грехах, но это ни за что не остановит меня от моей любимой игры в «изучи свой национальный характер путем сравнения со всеми остальными».
В общем. Мы русские, с нами хардкор.
Мы офигенно хардкорная нация, и этим принято бахвалиться. В молодые годы у меня был друг-британец, который, слушая мои истории про то, как я запиваю пол-литром водки 20-ти часовой рабочий день, нежно интересовался, мол, диар Тамара, а зачем вообще все делать in the most hardcore way?
Я тогда думала, что это комплимент. Потом был период, когда я думала, что меня так стыдили. А сейчас мне все больше кажется, что в этом вопросе было скорее очень много совершенно искреннего удивления. Мол, а зачем вы все так сильно ебанулись? Можно же было не так сильно.
Ну хорошо, он был истинным английским джентльменом, а про «ебанулись» это моя любимая фраза.
Но тем не менее. Как-то у нас принято, что все нужно делать с размахом и демонстрацией глубинной, почти мифологической силы. Неважно, что именно ты делаешь, – строишь Транссиб или обнимаешь родственников – у всех должны трещать ребра, иначе не по-настоящему.
Если угощать гостей – то так, чтобы те из-за стола не встали. Если пить – то канистрами, если кутить – то с медведями и цыганами, если помогать – то отдав последнюю рубаху, если уж кони запряжены, то какой русский не любит быстрой езды.
Игра в железные яйца и бесконечное «а вам слабо?», которая в других культурах обычно занимает мальчишек и кончается вместе с пубертатом, в России удивительным образом захватывает вообще всех – мужчин, женщин, детей и немощных стариков, что стремятся всем доказать, что не такие уж они и немощные.
И часто эта стратегия «сломать шею, но показать всем, где раки зимуют» правда приносит удивительные результаты.
Но при этом теряется очень важная штука. Которая называется «бережность».
Пожелание «поберечь себя» у нас означает в лучшем случае ничего не значащую формулу, в худшем – почти оскорбление.
«Еще чего не хватало – со мной нянчиться!» Потому что ухаживают, берегут и заботятся о стариках, малых детях и животных. А применительно к взрослым дееспособным людям это унизительно.
Трепетное и внимательное отношение к себе является признаком человека пустого, слабого и ненадежного. Наши люди на такси в булошную не ездют, на жизнь не жалуются и от выпивки, как и от сверхурочных, не отказываются.
Я всю жизнь себя считала кобылой, которой все ни по чем. Той самой женщиной из русских селений, которая коня на скаку не только остановит, но еще и наваляет оному. Я могла работать за пятерых, пить за семерых и жрать за троих.
Как в итоге выяснилось, эффективным из этого было только про «жрать за троих», потому что, забив на собственное здоровье, я примерно столько и стала весить. Как человек, который жрет за троих.
Если я встречала препятствие на своем пути, я билась об него головой и всем туловищем, пока не пробивала дыру в монолитной стене.
А потом я попала в другой мир, в котором люди отформатированы иначе. Им непонятно, зачем ездить быстро, если безопаснее медленнее. Им непонятно, зачем пить много, если от этого случаются неприятные последствия, когда можно выпить чуть-чуть, повеселиться и пойти домой. Им неясно, зачем бежать 10 километров, если объективно пока что можешь только два. Зачем прошибать собой стены, если можно поискать дверь. А если двери нет, то, может, туда и не надо? Может, это несущая стена и пробивать ее плохая идея?
Я долгое время думала, что эти люди просто не чувствуют запаха жизни.
Потому что настоящая жизнь пахнет потом, болью, водкой и кровью.
Мне объясняли, что есть еще много разных запахов – цветочки там, шоколад, морской бриз.
Что необязательно пытаться переплыть океан, чтобы насладиться видом волн. Можно с берега. Мало того, с берега дольше получается. Да и деталей видишь больше, нежели когда борешься за жизнь внутри шторма.
Я была уверена, что все дураки какие-то. И жить могут только в теплицах.
Но вода камень точит и делает это, кстати, эффективнее, чем удар кулаком, поэтому постепенно я начала видеть это могущество мягкой силы. Мне все еще иногда хочется рубить с плеча и скакать с шашкой наголо, но я стараюсь всегда помнить, что быстро – это медленно, но без остановок. Что нежностью получается добывать что из человека, что из мира гораздо больше, чем насилием. Что ради любви каждый из нас готов на много большее, чем из страха. И поэтому то, что любовь побеждает, – это не сказки для дурачков, а медицинский факт.
А потом я встречаю соотечественников, что совсем недавно приехали из моего богоспасаемого (потому что больше некому все это спасать) отечества, и вижу у них на лбу светящуюся табличку «резвость – норма жизни».
Особенно мне дурнеет, если они по профессии заняты с человеческими душами или телами. Все эти коучи, которые бесконечно достают из зон комфорта людей, которые в зоне этой никогда не бывали, тренеры личностного роста, которые стыдят своих клиентов за недостаточно успешный успех, психологи, которые обвиняют жертв насилия в произошедшем над ними насилии. А что эти люди делают с телами? Я знаю одного тренера, который считал эффективность своих учеников по травмам – не травмировался, значит недостаточно работаешь. Ему вторили йогины, которые силой вкручивают в асаны, до которых человеку еще лет пять практики, диетологи, клеймящие своих подопечных жирными бесхребетными свиньями.
И все эти люди они же совершенно искренне хотят добра. Просто мы так привыкли, что добро – оно только тогда по-настоящему добро, когда с кулаками. Вообще все настоящее у нас с кулаками. Пряником при желании тоже отпиздить можно, ога.
Они относятся так к людям, потому что уважают их. Потому что пожалеть, позаботиться – это унизить. Самое страшное же что? Вызывать жалость.
Да блин, это круто, когда ты вызываешь жалость и ее к тебе проявляют. Во всем остальном мире это называется «показать уязвимость». И это то, где люди становятся друг другу ближе, важнее, роднее.
В мире бесконечного хардкора и крутизны жалость невозможна. Так же как невозможна близость. Крутой бунтарь – он всегда одиночка. А еще всегда имеет кучу нерешенных проблем и детских травм, но это уже другой разговор.
Проявление любви в этой жизни, похожей на пародию на боевики 90х, – это или игнорирование, или агрессия. Крутые парни не разводят нюни и всегда знают, что ты справишься.
А ты можешь и не справиться. Или вообще не захотеть справляться. И люди друг другу нужны не для соревнований, а для поддержки и любви. Соревнований и вызовов в жизни и так дофига: нужна битва — сходи поборись с глобальным потеплением, например. А другого человека пожалей.
Гордо не замечать слабостей ни своих, ни окружающих – это не про уважение и крутость, это про бесконечную ретравматизацию. Свои слабости нужно уважать и лелеять не меньше, чем свои «сильности». А чужие тем более.
Вообще, если и есть какая-то штука, которой хотелось бы обучить вообще всех на свете, то это не английский язык или программирование, а вот это самое простое и сложное, что мы можем делать – быть бережными.
Не бить, а гладить. Не осуждать, а понимать. Не кричать, а шепотом, шепотом…
И чтобы главным национальным вопросом было, не «в чем сила брат?», а «как о тебе позаботиться, друг?»
Я мечтаю когда-нибудь увидеть Россию не только снежной, но и нежной. Вот такая она, моя эмигрантская любовь к родине. Которая для тех, кто умеет любить только кулаками, выглядит унизительной.